Частушки и анекдоты
Несколько раз и мне позволили составить им компанию. Меня охватывало необыкновенное чувство азарта. Я до сих пор помню имена лошадей, и более того, даже имена их родителей. Одним словом, детство у меня было счастливым.
Но все окончилось с окончанием нэпа.
Небольшой рост
Город был тихий, словно вымерший, а женщина-водитель всю дорогу плакала и приговаривала: «Что же с нами будет? Что же с нами будет?»
В первый день все жильцы нашей квартиры пытались пройти в Колонный зал и пришли совершенно растерзанные. Я же отправился на следующий день. Жили мы на углу Пушкинской и Страстного, поэтому я просто вышел из парадного и встал в очередь. Со Страстного бульвара до Колонного зала шел более трех часов. Все от Тверской до дверей Колонного зала было уставлено огромными, размерами в человеческий рост, венками из живых цветов.
Жизнь кипела
Историю преподавал армянин небольшого роста по фамилии Ктрдатов. Звали его Сидрак Богданович. В школе же его называли «Чердак Подвало-вич». Этот «Чердак Подвалович» был очень увлеченным и знающим человеком. Он рассказывал такие вещи, о которых не писал ни один учебник.
Действующие лица
Жизнь кипела. Конечно, появилась масса жуликов и проходимцев, но тем не менее было ощущение, что возобновилась нормальная жизнь. Мы приоделись. Мама любила красивые наряды — ей купили каракулевую шубу. Она стала одеваться у дорогих известных портних, покупать обувь в фирменных магазинах.
В Москву, в Москву!
Пока же папа был неустроен, и мы с мамой отправились к родным в Иркутск. Вернулись мы через четыре месяца. На вокзале нас встретил совершенно неузнаваемый папа — в роскошном костюме, в летнем пальто, мягкой шляпе. Абсолютный джентльмен.
Атмосфера в городе
В 1922 году в Москве, в отличие от Одессы, видимо уже ощущалось дыхание нэпа, и папины родственники посоветовали ему приехать. На Большой Дмитровке у младшей папиной сестры, Марьи Григорьевны, была квартира из шести комнат. Ее муж — Лев Семенович Кальмеер — в то время был директором издательства «Книжный посредник». В 1935 году его арестовали. На Лубянке он сидел в камере с другими богатыми людьми. Их всячески третировали и угрожали, что если они не отдадут свои богатства, то их уничтожат.