Станиславский сказал: «Мне приятно, что вам понравилась Вера Сергеевна Соколова. Скоро ей предстоит большая и ответственная работа в нашем новом спектакле».
Когда завтрак заканчивался, раздался звонок. Кира Константиновна пошла открывать. Приехали Илья Яковлевич Судаков, Павел Александрович Марков и какой-то белесый молодой человек, который представился — «врач-литератор Михаил Булгаков». Константин Сергеевич отправился вместе с ними в свой кабинет.
Как оказалось, он не даром спрашивал нас о Соколовой. Именно она блестяще сыграла Елену Тальберг в новом спектакле Художественного театра «Дни Турбиных».
После этого я видел Станиславского только на сцене. Но он, действительно, оставил записку администратору театра — Федору Николаевичу Михальскому, чтобы нам давали контрамарки, и мы ими пользовались не один год. Я видел Константина Сергеевича и в «Горе от ума», и в «На всякого мудреца довольно простоты», и в «Вишневом саде», и в «Царе Федоре Иоанновиче». Он гениально исполнял Гаева в «Вишневом саде». Был органичен до предела — подлинный барин. Когда в последнем акте он прощался с домом, зал рыдал. Невозможно было спокойно смотреть, как он, весь зареванный, осматривал комнату, трогал кафельные плитки. А разве могу я забыть его Крутицкого с длинными баками, которые свисали почти до груди, и наивными детскими глазами. Он был смешон и трогателен. Помню, как он подходил к дверям кабинета, открывал крученную медную ручку, начинал ее подвинчивать, подкручивать, что-то бубня себе под нос. От него нельзя было оторвать глаз. Как он бесконечно радовался, когда его начинал хвалить Глумов. Это был шедевр. Последний раз я видел Станиславского на юбилее 25-летия театра, где он играл в сцене из «Трех сестер». Но об этом я расскажу позже.