Несколько раз и мне позволили составить им компанию. Меня охватывало необыкновенное чувство азарта. Я до сих пор помню имена лошадей, и более того, даже имена их родителей. Одним словом, детство у меня было счастливым.
Но все окончилось с окончанием нэпа. Вновь из магазинов исчезли продукты. Нэпманов отправили по разным направлениям — кого в Нарымский край, кого — на Соловки. А главное, не стало денег. Издательство, в котором работал папа, закрылось. Папу лишили избирательных прав, как бывшего присяжного поверенного. Он стал «лишенцем». Объяснить, что он не был ни капиталистом, ни эксплуататором, он не смог. Потом его восстановили в правах, но нас все-таки уплотнили — отобрали одну комнату. Там стали жить совершенно посторонние люди. Кроме того, пришлось заплатить колоссальные долги за коммунальные услуги. Все, что было нажито, мы вынуждены были либо продать, либо заложить в ломбард. Маму это тяготило, но она занималась этим весьма усердно. Папа никак не мог приспособиться к новым советским порядкам и в конце концов вообще потерял работу. Мама же по-прежнему не работала. Она была человеком своевольным, и объясняла это разными причинами. Например, по ее мнению, у нее не было подходящего костюма для работы. Мы стали нуждаться. Вопрос покупки пальто или ботинок перерастал в проблему. Но я все равно был счастлив, ибо театральная жизнь в Москве била ключом, а я уже не мыслил себя без театра.