Массовые сцены

Массовые сценыТам были великолепные массовые сцены, изумительное оформление Вадима Рындина, и, конечно, потрясающий Комиссар в исполнении Алисы Коонен. Трудно забыть сцену, когда она, оттесненная к стенке надвигающейся массой матросов, стреляет в страшного полуголого кочегара, с похотливой улыбкой выползающего из трюма. Необыкновенно эмоционален и финал «Оптимистической» — измученная пытками, поддерживаемая моряками, слабо улыбаясь, Комиссар обращалась к Алексею: «Гармонь вынес? Играй!» и со словами — «Держите марку военного красного флота!», — вытянувшись, падала, не сгибая колен. Падала, как солдат на посту. Спектакль на ура приняли члены Реввоенсовета во главе с К. Е. Ворошиловым. На афише стояло — «Посвящается Красной Армии и Флоту». Успех фантастический. На этот спектакль ломилась вся Москва.

Но и это не спасло. В августе 1937 года приказом того же Керженцева были слиты воедино коллективы взаимоисключающие друг друга — Камерный театр Таирова и Реалистический Охлопкова. Конечно, никакого внутреннего слияния не произошло и произойти не могло. Просто в одном здании стали работать две труппы. Каждая в своей манере.

Сохранился черновик письма Таирова тогдашнему начальнику управления по делам искусств Мосгорисполкома Б. Флягину: «Мне 63 года, из них 45 я работаю на театре и сейчас больше, чем когда-нибудь, я ощущаю в себе ту идейную творческую зрелость, которая необходима, чтобы участвовать в строительстве советской культуры и двигать ее вперед». Он еще надеялся «участвовать» и «двигать», пытался спасти театр любой ценой. Ставил и русскую, и западную классику, и современников — Георгия Мдивани, Константина Паустовского и Максима Горького. Целый год Камерный театр был на Дальнем Востоке — обслуживали военно-восточный округ, играл в Домах Красной Армии. Казалось, ничто не предвещало жестокой расправы. Театр имел успех во всем мире, но тем не менее, началась травля. В печати каждый день появлялись статьи Керженцева, Храпченко и прочих борзописцев. Они гноили театр за увлечение западным репертуаром. Это называли «сеча при Керженце».