Вот он и пытался научить нас пониманию искусства. Мне были очень дороги его слова: «Мой дорогой Жорж, вы сыграли две роли. Что вам сказать про духанщика? Неплохо, крепко, я смело могу вам поставить «5», но так могут сыграть многие. А вот что касается Акимова, это не только хорошо, это тонко, это замечательно!» Он поцеловал меня в лоб.
После дипломного спектакля мы решили не расставаться. Время было нелегкое. При жуткой актерской безработице найти работу казалось чудом. Вся Неглинная улица, где размещалась биржа труда, была запружена актерами, жаждущими работать хоть где-нибудь. Вопрос стоял не о Москве, куда устроиться было немыслимо, а хотя бы о каком-нибудь периферийном театре. Большинство актеров, окончивших студию еще до нас, а среди них были очень талантливые люди, просто работали в учреждениях и лишь иногда для души играли на крошечной сцене Ермоловской студии в Сто-лешниковом переулке. У них в репертуаре было несколько спектаклей. Мы решили объединиться.
Своего помещения у нас не было, и мы стали играть по клубам. Тогда телевидения еще не существовало, и люди, жившие на рабочих окраинах, с удовольствием ходили на спектакли в. эти клубы. Их было множество. Мы начали буквально за гроши выступать и в Москве, и в Подмосковье, вплоть до Серпухова. Выезжали каждый день. Мы работали как передвижной театр при УМЗП — Управлении московскими зрелищными предприятиями, ныне известного как Управление культуры Москвы. Для того, чтобы нам преподавали основы системы Станиславского, Макс Абрамович пригласил мхатовцев — Кнебель, Дорохина, Пыжову. Мы под их руководством делали этюды. С нами занимались и артисты балета Большого театра.