У меня было уже несколько автографов выдающихся артистов, и получить автограф Чехова стало целью моей жизни. Шли его последние спектакли. 8 июня 1928 года «Дело» Сухово-Кобылина, где он исполнял роль Муромского. Как он играл, передать словами невозможно. На сцену выходил дряхлый, немощный старик, который плохо слышит, заикается и в практической жизни беспомощен как ребенок. У него нос картошкой с огромными пятнами, как на мухоморе, седые длиннющие, как у старого лакея, бакенбарды, седая всклокоченная голова. При этом одет он был в обтягивающие лосины, и его ноги казались палочками. Вид его поначалу вызывал смех, но когда он приходил в департамент, и все начинали на него орать, зал рыдал. Чехов доходил до высшей трагедийной ноты. Когда Муромский умирал, это была высочайшая трагедия. Зал замолкал, а потом взрывался аплодисментами.
Конечно, я пришел на спектакль не с пустыми руками — у меня с собой была фотография Чехова. Но как же получить долгожданный автограф? Нахальства мне не занимать, но вместе с тем я был скромен и скован от мысли, что должен увидеть своего кумира. Я уже проник за кулисы, но понимал, что после такой сцены меня никто к нему не пустит. Когда я сказал капельдинеру, что хочу увидеть Чехова, он вылупил на меня глаза и отрезал, что об этом и речи быть не может — Михаил Александрович отдыхает. Я начал умолять, объяснять, что мне необходимо сказать ему всего несколько слово иначе я погибну. Наконец, он сжалился и произнес: «Я не могу вас к нему пустить, иначе меня уволят, но если уж вам так хочется, одевайтесь, идите к выходу и там его дожидайтесь. Может быть, вам повезет, и вы его увидите».
Я последовал его совету. Время, казалось, остановилось, но, о, счастье, тут из театра вышел Чехов. Я подошел, представился.