После возвращения из ссылки я невольно ощущал себя человеком второго сорта. Ко мне относились настороженно. На мне осталось клеймо «врага народа». О возвращении в свой родной театр и речи быть не могло.
Я узнал, что в Москонцерте объявляют конкурс чтецов. Просмотр происходил в ЦДРИ. Комиссия состояла из серьезного ареопага специалистов. Возглавлял ее Всеволод Николаевич Аксенов. Я выбрал два стихотворения — «Парижанку» Маяковского и «Письмо в редакцию» Сель-винского. Начинается оно так:
Камарад редактор, пермете муа изльожить, как текло жизнь моя. Веселый Нанси Вот Родина мой. Я в вашей страна Глюкой и немой. Это «тше», это «кха», этот рюсский «эррр»…
и далее в том же роде — французские и русские слова вперемежку.
Кроме меня, это стихотворение не читал никто. Все-таки тут требовалось какое-то знание французского, а оно имелось далеко не у всех актеров. Это был мой шлягер. Стихотворение произвело впечатление. Меня склонны были принять. Но вдруг ко мне подошел Александр Семенович Менакер, который присутствовал при этом. Он сказал:
— На кой черт вам идти на эстраду? Пойдемте лучше в наш театр.
Он работал в Театре Эстрады и Миниатюр, которым руководил Борис Петкер. Я последовал его совету, и меня взяли без всякого прослушивания. Театр находился на улице Горького, там, где теперь Театр им. Ермоловой. Труппа там была звездная — Миронова с Менакером, Рина Зеленая, прекрасный артист Борис Вельский, очень крупный опереточный комик Данильский, Исай Розовский, муж знаменитой ткачихи Дуси Виноградовой, Татьяна Пельтцер, Софья Мей, артистка Театра Образцова. С Марией Владимировной Мироновой у нас сложились довольно милые отношения, хотя ее побаивались — она была властным человеком, с острым язычком и могла довольно больно уколоть, В ту пору она была беременна, а у меня незадолго до этого родился сын, и я давал ей родительские рекомендации.