Прошло какое-то время, и такие же ликующие толпы, но уже с красными бантами, встречали большевиков. Помню, что все шикарные витрины магазинов были увешаны портретами Ленина и Троцкого. Через несколько месяцев большевиков вытеснили добровольцы, и по Дерибасовской в роскошном автомобиле ехал уже генерал Деникин со своей свитой, играл оркестр, а во всех магазинах, где совсем недавно красовались Ленин и Троцкий, были уже совсем иные лица — Деникина и Колчака. В каждом магазине. И опять ликующие толпы народа.
Положение в городе менялось с фантастической скоростью. То слышались шаги красногвардейских патрулей, и окна особняков начинали дрожать от проезжавших броневиков с матросами, лежавшими на крыльях, выставив вперед винтовки и маузеры. То вдруг оказывалось, что город занят петлюровцами или какими-то «бать-ковцами», и тогда на всех углах появлялись чубатые хлопцы в ободранных солдатских шинелях, требовавшие у прохожих удостоверения. То на улицах появлялись веселые ребята из британской морской пехоты, то ходили по бульвару французские солдаты в синих куртках и в гетрах. Проезжали странные двуколки с громадными колесами, которыми правили негры с удивленными глазами.
Когда Одессу заняли французы, папа через кого-то достал билеты на пароход, отплывающий в Константинополь. Но в последний момент он, увидев столпотворение, решил, что ехать не надо. Хотя мы все были настроены уехать. Как бы сложилась наша жизнь, трудно сказать. Папа достаточно инертный человек, и мог ли он устроиться по специальности во Франции, не знаю. Думаю, что тогда он рассуждал так: кому во Франции нужен русский юрист? А у мамы только гимназия за плечами, да еще ребенок на руках. Одним словом, папа сказал решительное «нет».