Последним спектаклем МХАТа Второго был «Мольба о жизни». Я на этом спектакле присутствовал, хотя видел его и до этого. Передать, что творилось, невозможно. У входа стояла конная милиция. В зале были забиты все проходы, облеплены стены, донельзя набиты ложи. Когда спектакль закончился, и актеры стали выходить на поклоны, понимая, что они на этой сцене в последний раз, у них были каменные лица. Они стояли, как приговоренные к смертной казни, а зал неистовствовал. Крики, вопли — это была самая настоящая демонстрация. Стали гасить свет, а заместитель директора театра Залесский ходил по рядам и просил разойтись. Почти такое же прощание через несколько лет было в Камерном театре. Зрелище ужасное.
В феврале 1936 года театр закрыли. Актеров в здание не пускали. Они не могли даже забрать свои вещи. Им разрешили взять только по коробке с гримом. В городе ходил придуманный кем-то каламбур: Первая студия началась «Гибелью "Надежды"», а МХАТ Второй кончился «Мольбой о жизни».
В газетах стали появляться статьи с броскими заголовками, вроде «Удар по зазнайству». Статьи частенько подписывали видные театральные деятели, некоторые из которых на протяжении многих лет считались поклонниками и друзьями театра, а теперь, завидев своих бывших любимцев, переходили на другую сторону улицы. Так и хочется воскликнуть: «О времена! О нравы!» Софья Гиацинтова, спустя годы, вспоминая об этом периоде, говорила: «Казалось, что получи мы ответ на мучивший нас вопрос — за что, зачем, почему с нами так обращаются, — станет легче, не будет ощущения кошмарного сна». Через несколько лет эти же вопросы задавали Таиров и Коонен.