Казалось, ничто не предвещало беды. Поглощенные работой, оглушенные успехом, актеры и руководитель театра, видимо, не замечали давно собиравшихся над театром туч и не слышали шелестящих вокруг слухов.
Говорят, в это время кто-то из руководителей Украины — то ли Хрущев, то ли Косиор, то ли кто-то еще, полушутя — полусерьезно, сказал: «У вас в Москве два МХАТа, а у нас ни одного. Отдайте нам один, мы им создадим там прекрасные условия». Конечно, эту идею в театре приняли в штыки. Никто не хотел уезжать из Москвы. У театра было прекрасное помещение, прекрасная труппа, прекрасный репертуар.
Пошли письма, друзья театра делали все возможное, чтобы этого избежать. Говорят, что в это время на приеме во Французском посольстве, отвечая на многочисленные восторженные отзывы, Берсенев сказал, что театр хотят отлучить от Москвы и еще что-то крамольное с точки зрения советской этики, что было почти преступлением. Буквально через два дня в «Правде» появилась статья «О так называемом Втором МХАТе». Театр подвергался в ней жесточайшей критике. Оказывалось, что и репертуар плохой, и актеры никуда не годятся. Что значит в то время статья в «Правде», понятно.
Будто бы тогда и у Станиславского спрашивали мнение о Втором МХАТе, на что он ответил: «Я не знаю никакого Второго МХАТа. Есть один Московский Художественный театр». Так ли это было на самом деле или это просто сплетни, достоверно сказать не могу. Кстати, о разговоре во Французском посольстве я через много лет спросил у Софьи Владимировны Гиацинтовой, она не сказала ни да ни нет, а как-то обошла эту тему и перешла на другую. Но факт остается фактом — через несколько дней после статьи по радио передали сообщение, что «так называемый МХАТ Второй» упраздняется как «посредственный театр», сохранение которого «не вызывается необходимостью», тем более, что в Москве и так есть Художественный театр. Здание театра передавалось Центральному детскому театру, а артистов предлагалось использовать «для усиления ряда театров в Москве или Ленинграде».