Он не произносил ни одного слова, только мычал, она же непрерывно болтала по телефону о всякой ерунде. Он мычит, она время от времени бросает ему: «Одну минуточку!» и тут же о нем забывает. Он продолжал стонать от зубной боли, в конце концов не выдерживал, брал щипцы и сам вырывал себе зуб. Миниатюра была очень смешной, и Зеленая играла ее блистательно. За каких-нибудь пять минут ей удавалось передать целую гамму чувств и внутренних состояний своей героини. То она отдавала какие-то распоряжения, то вдруг задумывалась о чем-то романтическом. Я, конечно, ни в коей мере не сравниваю себя с Райкиным, но мне пришлось вместо него выполнять несложную роль пациента. У меня не было ни одной реплики, но все равно это была роль, и приходилось использовать какие-то навыки в пантомиме. Но буквально через несколько дней завтруп-пой мне сказал, что Рина Васильевна просит, чтобы в этой сценке объявляли только ее. Я ответил: «Ради бога! Только тогда я и не буду участвовать в этой миниатюре. Я все-таки числюсь артистом, а не мебелью. Я же выступаю и помимо этой миниатюры». Этот разговор меня удивил. Знаменитая Рина Зеленая — великолепная артистка, интеллигентная, говорит по-французски и вдруг такая мелочность. На следующий день она меня встретила с очаровательной улыбкой, как ни в чем не бывало. Но с этого дня вместо меня в кресле сидел уже завтруппой Миша Зернов. Этот Миша был известен тем, что за то, чтобы он отпустил с концерта, необходимо дать ему бутерброд с икрой и рюмку водки. Такая у него была такса. И все это знали. Я тоже неоднократно ею пользовался.
Вообще это был очень оригинальный театр. Существовать в нем было непросто. На что уж Петкер, мхатовец с солидной репутацией, и тот метался, сталкиваясь с многочисленными трудностями и ограничениями в подборе репертуара. По существу, у каждого был свой театр. Каждый считал, что именно он в театре главный, и все должно делаться ради него. У каждого были еще какие-то халтуры. За рюмку водки Миша Зернов отпускал любого.