Мы входили в освобожденные города. Калининград был совершенно разрушен. Сплошные руины. Город-труп. Я такого не видел. Иногда попадались вывески магазинов, а за ними — пустота. Поселили нас в бывшем санатории, превращенном в госпиталь. Выделили на всю бригаду одну комнату.
Опять возвратились во Фрунзе, и снова на фронт — Первый Украинский. Настроение было уже иным, более радостным. Конечно, наши выступления всегда находили отклик. Так, на войне, мы провели более двух лет.
Если бы кто-нибудь захотел подсчитать количество всех концертов, данных за годы Отечественной войны для Советской Армии, цифры получились бы космические: от Волоколамска до Сталинграда, в Брянских лесах, в горящем Сталинграде, в освобожденном Львове — везде можно было встретить актеров. Наша бригада была одной из многих.
Когда мы вернулись с фронта, война уже шла к концу. Мне предложили место уже не в Пржевальске, а в театре во Фрунзе. Я стал объяснять, что мне необходимо возвратиться в Москву. Председатель комитета по делам искусств, киргизский поэт Кубаничбек Маликов, стал убеждать, что они очень меня ценят и хотят присвоить мне звание. У нас перед войной шла пьеса «Генконсул» братьев Тур и Шейнина, пьеса довольно слабая, рассказывающая о наших взаимоотношениях с Японией. Я играл в ней главного отрицательного героя — фанатичного японца, контрразведчика. Для большей убедительности мне сделали специальный чехол на зубы, это давало какой-то особый колорит моему японцу, и очень мне помогало. Когда спектакль показывали участникам декады, они были в восторге, а мой герой почему-то пользовался особенным успехом. Зрители вызывали именно меня. Видимо, это запомнилось и начальству.