Даже когда была репрессирована и расстреляна сестра Эдды Георгиевны и вся ее семья, никаких разговоров на эту тему я не слышал. Она держала себя так, будто ничего не произошло. Либо это была выдержка, либо договоренность, но создавалось такое впечатление, что к ней это не относится. Она вела себя очень сдержанно, была очень воздержанной на язык — никаких анекдотов, никаких двусмысленностей. Но это ее не спасло. Ее посадили последней, уже после смерти Терешковича, в 38 году. Она собиралась ехать с театром на гастроли — ее сняли прямо с поезда. Я к тому времени уже давно сидел. Мишу Унковского вместе с другими актерами посадили значительно раньше. Их маленький ребенок остался с бабушкой, матерью Унковского.
Михаил Унковский погиб в лагере, а Эдда Георгиевна, пройдя через Лубянку и Бутырку, пробыла в лагере и ссылке долгих 17 лет. К счастью, это ее не сломило. Она очень сильная женщина, умеющая за себя постоять. В лагере она познакомилась, а потом и вышла замуж за артиста балета Большого театра Блохина.
Ее выпустили, а потом посадили вторично. В 1949 году после лагеря и ссылки она какое-то время работала в Норильском театре вместе с Г. Жженовым и И. Смоктуновским. Лишь в 1956 году после реабилитации через министерство культуры смогла добиться, чтобы ее вновь приняли в Театр им. Ермоловой. После нее тем же путем вернулся туда и я. Мне тоже пришлось обращаться в министерство культуры, вплоть до министра Екатерины Фурцевой.
Первой ролью Эдды Георгиевны после возвращения была Луиза Карловна в «Преступлении и наказании». Урусова оказалась в прекрасной форме — в ее работе были четкий рисунок, яркая характерность, юмор при абсолютной органичности. Я, как и в прежние годы, любовался ею из-за кулис. В ней был врожденный аристократизм, то, что называют «породой». Красивейшего тембра низкий голос, прекрасная русская речь.