Среди его лучших работ — роль Кисельникова в «Пучине» Островского. Он играл, вернее проживал всю человеческую жизнь — с юности до старости. Прошло более 60 лет с того дня, когда я впервые увидел его в «Пучине», но до сих пор помню, как он держал паузу, мысленно вижу сидящего на скамье полубезумного седого человека, по щекам которого льются слезы и слышу его шепот: «Талан-доля — иди за мной»…
Всеволода Атександровича публика обожала. Его ценили и власти, но он был убежденно беспартийным человеком, что в советское время отнюдь не облегчало жизнь. Вел себя совершенно независимо — не признавал никаких парткомов и общих собраний, которые были неотъемлемой частью жизни любого театра, не платил профсоюзных взносов. Не терпел никакого диктата и не уживался с театральным руководством. Именно поэтому он периодически уходил из театра и, наконец, ушел окончательно, предпочитая гастроли с собственной, хотя и весьма посредственной труппой. Впрочем, таков удел всех гастролеров. Так в свое время работали Мамонт Дальский, В. Ф. Комиссаржевская, а в 20-е годы П. Н. Орленев и П. В. Самойлов.
У него был свой гардероб: два неизменных огромных кофра с превосходными костюмами. На его гримировальном столике всегда стоял трельяж в серебряной оправе, пудреница из венецианского стекла в серебре, хрустальный графинчик-фляга с отменным коньяком и маленькая серебряная стопочка. Так было всегда…
Иногда он выступал в филиале Большого театра (тогда он назывался Экспериментальным — ныне это Театр оперетты). Мне довелось видеть его в роли графа Данилы в «Веселой вдове» Легара и в роли сумасшедшего Гаспара в «Корневильских колоколах»…
Конечно, у него не было настоящего певческого голоса, но музыкальность, виртуозное актерское мастерство позволяли ему добиваться успеха и в этих ролях.