Невозможно забыть плач Лира над трупом Корделии. Он проносил на руках мертвую Корделию перед стоявшими в безмолвии воинами и тихо восклицал: «Горе! Горе! Горе!» Напевал свою охотничью песенку, которая постепенно переходила в смех со стоном. Он кричал тонким, тихим от отчаяния голосом, ложился рядом с мертвой дочерью, прикладывал палец к ее губам и тихо шептал: «Уста, уста, уста!» Это было почти библейское прощание с телом.
Этой постановкой ГОСЕТ отметил свое пятнадцатилетие. Этот юбилей праздновали пышно, даже помпезно.
После «Короля Лира» Михоэлса хвалили все. Он стал человеком, признанным властями. Вошел в состав Художественного совета Комитета по делам искусств при Совете Народных комиссаров СССР. Его избрали депутатом Моссовета. Как шутил по этому поводу Никита Богословский, он стал «депутатом Ветхого Завета». Именно так власть предержащие воспринимали Михоэлса — еврей при царе. Но сам Михоэлс жил в постоянном страхе. Как-то он признавался жене, что испытывает страх перед каждой предстоящей ночью не меньший, чем перед выходом на сцену.
В самый страшный, 1937 год, Михоэлс приступил к постановке «Тевье-молочника». Этим спектаклем он пытался ответить на главный вопрос Тевье: «Что такое еврей и нееврей? И зачем им чуждаться друг друга?» Тевье с его всепоглощающей добротой и юмором был очень колоритен и привлекателен. Эта роль оказалась последней ролью Соломона Михайловича на сцене.
В начале Великой Отечественной войны, наряду с образовавшимися антифашистскими женскими, славянскими, молодежными комитетами, в СССР возник еще один — Еврейский антифашистский комитет. В него были вовлечены известные политические деятели, академики, музыканты, писатели Эренбург и Бергельсон, поэты Маршак и Маркиш. Председателем его был назначен «еврей номер один» — Соломон Михоэлс.