После чтения всех пригласили в столовую с мебелью из карельской березы. Роскошный стол, великолепный диван и стулья с перламутровой инкрустацией. Стол, накрытый необыкновенно красивой скатертью, был уже сервирован. На нем стояла огромная хрустальная ваза с фруктами и огромное блюдо с маленькими пирожными, необыкновенно вкусными, тающими во рту, видимо приготовленными по специальному заказу. Великолепные десертные тарелки, вилки, ножички и серебряные ложечки работы Фаберже. Принесли роскошные чашки, и все стали пить чай с лимоном и пирожными. Шел легкий разговор. Собравшиеся интересовались, когда же это можно будет прочитать. В ответ Юрьев лишь разводил Руками. Наконец, все стали расходиться. Мы с Ириной Федоровной Шаляпиной вернулись в
«Асторию». «А теперь, Бахтарини, по рюмке мартини и спать!», — воскликнула она. Больше я Юрия Михайловича не видел.
Вскоре началась война. Юрьев был в эвакуации в Новосибирске. Но, как это ни удивительно, уникальная, богатейшая квартира его сохранилась. О его последних днях я знаю из рассказов моих дальних родственников, старых ленинградцев, хорошо знавших Юрия Михайловича.
Тут следует заметить, что с давних времен Юрьев имел пристрастие к лицам мужского пола. Это ни в коей мере не афишировалось, но, тем не менее, было широко известно. Нелишне напомнить, что в те времена это каралось законом. Юрий Михайлович был очень крупной фигурой, власти ему покровительствовали, и для него сделали исключение. Но с человеком, которого он любил, их разлучили. Артист Московского театра оперетты Владимир Армфельд отбывал свой срок именно по этой статье.
После войны Юрьев серьезно заболел. Тогда он обратился с письмом то ли к Сталину, то ли к Жданову.